Семь дневников расскажут о любви, искусстве и жизни русских женщин.

Софья Андреевна Толстая, урождённая Берс (1844–1919)

В 1862 году тридцать четыре летний граф Лев Николаевич Толстой вступил в брак с восемнадцатилетней Софьей Берс, представительницей рода, значительно менее знатного, чем его собственная — ее мать была дочерью купца, а отец врачом. Для обоих это был первый (и единственный) союз. К моменту женитьбы Толстой уже снискал известность как писатель, хотя мировая слава пришла к нему позднее. Как из дневников Софьи Андреевны, так и из ее писем, а также — опосредованно — из книг Толстого (которые она, к слову, переписывала и редактировала), становится очевидным, что это был брак, который в наши дни охарактеризовали бы как абьюзивный. Например, муж требовал, чтобы Софья Андреевна кормила младенцев грудью, и она, несмотря на мастопатию, делала это — 11 из 13 детей! Пятеро из них скончались в детстве — среди прочих причин, поскольку граф полагал, что вызов врача в Ясную Поляну излишен и даже может нанести вред.

Взрослые дети Толстых, под влиянием их отца, относились к матери неоднозначно: в предисловии к поздним томам дневников Софьи Андреевны, опубликованным в 1897 году, ее сын Сергей отметил, что не считает убеждение матери в необходимости передачи отцовских гонораров семье просто следствием ее болезни. Он указывал, что эта забота проявлялась у нее в болезненной форме — посредством истерических сцен и угроз самоубийством. Отношение Софьи Андреевны к музыке и С. И. Танееву, по его мнению, также свидетельствовало о ее душевной нестабильности. Нам, женщинам 2020-х годов, представляется более уместным оценивать состояние души Софьи Андреевны на основе ее собственных записей, а не полагаться на предвзятые высказывания ее близких.

8 октября 1862 года

После заключения брака мне пришлось столкнуться с необходимостью переосмыслить свои прежние стремления, признав их наивными, однако я не в силах это сделать. Его прошлое оказалось для меня настолько тягостным, что я, вероятно, не смогу примириться с ним. Разве когда будут другие цели в жизни, дети, которых я так желаю, чтоб у меня было целое будущее, чтоб я в детях своих могла видеть эту чистоту без прошедшего, без гадостей, без всего, что теперь так горько видеть в муже. Он не понимает, что его прошедшее — целая жизнь с тысячами разных чувств, хороших и дурных, которые мне уж принадлежать не могут, точно так же, как не будет мне принадлежать его молодость, потраченная бог знает на кого и на что. И не понимает он еще того, что я ему отдаю всё, что во мне ничего не потрачено, что ему не принадлежало только детство. Но и то принадлежало ему. Лучшие воспоминания — мое детское, но первое чувство к нему, которое я не виновата, что уничтожили, за что?

29 ноября 1897 года

Вчера я получила от мужа развернутое, искреннее и взвешенное письмо. Я приложила немало усилий, чтобы понять его суть, но не смогла веяло таким старческим холодом, что мне стало грустно. Я часто забываю, что ему скоро 70 лет, и несоответствие наших возрастов, а также его уравновешенность. На мой взгляд, моя внешняя и внутренняя молодость только усугубляет эту ситуацию. Для Л. Н. теперь дор оже всего спокойствие; а я жду от него проявления сильного желания приехать, увидеть меня и жить вместе. Эти два дня я очень тосковала по нему и с трудом ждала нашей встречи. Но я снова пережила это, что-то защел кнулось в сердце и закрылось…

Мария Константиновна Башкирцева (1858/1860 — 1884)

Мария Башкирцева, молодая женщина, стремившаяся к признанию и известности как художница и писательница, отличалась, прежде всего, своим тщеславием. Вероятно, именно оно и стало стимулом для ведения ею (к слову, на французском языке) дневника — одновременно откровенный и кокетливый. Она даже написала для него предисловие: «Если я не буду жить достаточно долго, чтобы стать известной, этот дневник все равно привлечет внимание ученых-натуралистов: это всегда представляет интерес — жизнь женщины, зафиксированная день за днем, без всяких приукрашиваний, как будто бы никто в мире не должен был прочесть написанного, и одновременно с сильным желанием, чтобы оно было прочитано». Башкирцева начала свой путь как живописец в раннем возрасте: в 1877 году она перебралась в Париж для обучения в Академии Жюлиана, и уже менее чем через год ее произведения были представлены на Салоне, на выставке работ учеников. Картины Марии были отмечены золотой медалью. К сожалению, к этому моменту девушка уже страдала от туберкулеза. Она скончалась в возрасте около 25 лет (сведения о ее году рождения противоречивы — 1858 или 1860), не осуществив свои надежды на признание, благополучие и любовь.

1 мая 1884 года

Я была бы довольна совместной жизнью с мужем, если бы не стремилась к постоянному вниманию, а старалась бы поддерживать его расположение, подобно тому, как делала это, когда хотела произвести на него хорошее впечатление в начале наших отношений. Я совершенно не понимаю , почему это мужчина и женщина — пока они еще не женаты— могут постоянно любоваться друг другом и стараться друг другу нравиться, а после свадьбы распускаются и совершенно перестают об этом заботиться.

Почему существует мнение, что с наступлением брака все проходит и оканчивается ается холодная, скучная дружба. Почему необходимо обесценивать представление о браке, представляя себе при этом жену в папильотках, в капоте, с кольд-кремом на носу и постоянным желанием раздобыть от мужа денег на туалет.

<…>Я не вижу, как можно приравнивать мужа к домашнему питомцу, а до заключения брака стремиться угодить ему. Почему бы не сохранять кокетливость в отношениях с мужем и не вести себя с ним так, как с привлекательным незнакомцем, но с одним важным ограничением – не допускать ничего, что могло бы переступить границы приличий? Возможно, причина в том, что открытое проявление любви не осуждается и брак считается благословенным, или же люди получают удовольствие исключительно от того, что запрещено?

Зинаида Николаевна Гиппиус (1869 — 1945)

Зинаида Гиппиус, авторская поэтесса, писательница, драматург и литературный критик, вместе со своим супругом Дмитрием Мережковским, являлась ключевой фигурой в кругу русских символистов и признается одним из главных идеологов этого направления. Однако в начале XX века её больше знали благодаря вызывающему для того времени поведению: она часто появлялась в мужском костюме, открыто курила и писала о себе, используя мужские формы.

Дневники писательницы, охватывающие период с начала Первой мировой войны («Синюю книгу», «Черную книжку» и «Серый блокнот»), можно рассматривать как попытку осмыслить – прежде всего для себя самой – наиболее трагичные и драматичные события российской и европейской истории первой половины XX века. Гиппиус и Мережковский испытали глубокое потрясение от русской революции и большевистским режимом, что негативно сказалось на их жизни в эмиграции. Репутация супруга Зинаиды Николаевны была серьезно подорвана из-за поддержки, которую он оказывал Муссолини, и выступления на радиостанции Германии после начала вторжения Гитлера в СССР. Мережковский не дожил до момента победы над нацизмом, а Гиппиус последние годы жизни посвятила воспоминаниям о своем муже.

1 августа 1914 года

Что писать? Можно ли? Ничего нет, кроме одного — война!

Не японская, не турецкая, а общемировая. Мне тяжело говорить о ней, здесь. Она принадлежит истории, всем. Требуется ли фиксация в бытовой летописи?

Да и я, как всякий современник — не могу ни в чем разобраться, ничего не понимаю, ошеломление.

Осталось одно, если писать — простота.

Кажется, что все разыгралось в несколько дней. Но, конечно, нет. Мы не верили потому, что не хотели верить. Но если бы не закрывали глаз…

27 октября 1917 года

Интересуют детали, касающиеся назначения министров. Когда после падения Зимнего Дворца (т ут тоже много любопытного, но — после), их вывели, около 30 человек, без шапок, без верхней одежды, в темноту, солдатская чернь их едва не растерзала. Отстояли. Повели по грязи, пешком.<…>

Возвращаюсь на мгновение к Зимнему Дворцу. Обстрел был из тяжелых орудий, но не с «Авроры», она утверждала, что стреляла холостыми патронами в качестве сигнала, поскольку, по ее словам, если бы были использованы боеприпасы, Дворец превратился бы в руины. Юнкера и женщины отбивались от солдат, наступавших с тыла, как могли (и уничтожили их), пока министры не приняли решение остановить это кровавое столкновение. Тем не менее, повстанцы уже проникли внутрь путём предательства.

Когда же хлынули «революционные» (тьфу, тьфу!) волны ска, Кексгольмский полк и еще какие-то, — они прямо принялись за грабеж и разрушение, ломали, били кладовые, вытаскивали серебро; чего не могли унести — то уничтожали: давили дорогой фарфор, резали ковры, изрезали и проткнули портрет Серова, наконец, добрались до винного погреба…

Нет, слишком стыдно писать…

Но надо все знать: женский батальон, израненный затащили в Павловские казармы и там поголовно изнасиловали…

Елизавета Александровна Дьяконова (1874 — 1902)

История Лизы Дьяконовой, талантливой девушки из небогатой русской провинциальной купеческой семьи, во многом отражает повествование о положении женщин в обществе. Она успешно закончила гимназию, получив серебряную медаль, однако ее родители были против продолжения ее образования. Таким образом, Лизе пришлось дождаться совершеннолетия, чтобы поступить на юридический факультет Бестужевских женских курсов. При этом курсы не предоставляли дипломов, и Дьяконовой пришлось отправиться в Париж, в Сорбонну – так поступали в то время самые целеустремленные русские эмансипе. Однако для проживания за границей у нее не было средств: родители не поддержали ее замысел. Она испытывала голод, жила в холодной и неудобной квартире и страдала от безответной любви. В конечном счете, у девушки произошел нервный срыв, и она решила вернуться в Россию – но по пути погибла в тирольских горах при загадочных обстоятельствах, которые навели на мысль о самоубийстве. Ее дневник, озаглавленный «Дневником русской женщины», и несколько статей, стихов и рассказов остались ее единственным наследием.

31 января 1895 года

…Как женщина я не существую для мужчин; но и они как мужчины —не существуют для меня. Я вижу в них только учителей, т. е. людей, которые знают больше меня, и знакомство с которыми может быть приятно и полезно, если я могу извлечь для себя какую-нибудь пользу. Но раз они не могут быть учителями, раз о ни не стоят гораздо выше меня — тогда они для меня не существуют; я могу быть знакома с ними, но для меня они не пред ставляют ни малейшего интереса. <...>

9 сентября 1901 года

Я начинаю склоняться к выводу, что никакая проп оведь любви не в силах изменить природы человека. Если он рожде н добрым, обладает от природы чутким сердцем, — он будет разливать кругом себя «свет добра» бессознательно, независимо от своего мировоззрения. Если же нет этого природного дара — напрасно всё. Можно быть толстовцем, духобором, штундистом, можно проповедовать какие угодно реформаторские религиозные идеи и...остаться в сущности человеком весьма посредственного сердца.

Потому что как есть великие, средние и малые умы, — так и сердца.

Человечеству одинаково нужны и те, и другие.

19 января 1902 года

Мне уже четверть века и два года от роду… это немалый срок я такого бесполезного существа. Я совершила немало ошибок в жизни! Похоже, что вся моя жизнь представляла собой одну сплошную ошибку, бессмысленную загадку, которую пора, наконец, разрешить.

Я и решаю… раз навсегда…

Кто пожалеет меня?

Те немногие интеллигенты, которых я знала. Но они, вечно занятые «принципиальными вопросами» или собственной личной жизнью, — никогда глубоко не поинтересовались моею душою, моим внутренним миром… Они не поймут и осудят… осудят беспощадным судом теоретиков, которые всё стараются подвести под определённые рамки.

Елена Сергеевна Булгакова, урождённая Нюренберг, в первом браке Неелова, во втором — Шиловская (1893–1970)

Елена Сергеевна, третья и, по всей видимости, наиболее близкая жена Михаила Александровича Булгакова, начала вести дневник по его инициативе. Как она сама пишет в первой записи, это было сделано для того, чтобы запечатлеть события их совместной творческой жизни и сохранить летопись в случае обыска или ареста, подобного которому Булгаков пережил в середине 1920-х годов. Елена Сергеевна обладала заметным литературным талантом и лаконично описывала все, что считала значимым, при этом передавая и свои чувства. Ее муж, бесспорно, являлся центральной фигурой в ее дневниках, так же как она сама, фактически, стала главной героиней его самого известного романа «Мастер и Маргарита». Михаил Булгаков скончался в 1940 году — и этой датой завершается основной объем дневника, хотя Елена Сергеевна до конца своей долгой жизни продолжала фиксировать воспоминания, связанные с мужем, и поддерживала переписку по вопросам его литературного наследия.

1 сентября 1933 года

Прошло ровно год с тех пор, как мы снова встретились с М. А. после долгой разлуки.

Миша настоятельно просит меня вести этот дневник. Он сам, после того, как в 1926 году при обыске были изъяты его записи, поклялся больше никогда не вести дневник. Ему отвратительна и непонятна идея, что дневник писателя может быть конфискован.

8 марта 1940 года

«О, мое золото!» (В минуту страшных болей — с силой). Потом раздельно и с трудом разжимая рот: го-луб-ка… ми-ла-я.

Записала, когда уснул, все, что удалось вспомнить. «Подойди ко мне, я поцелую тебя и перекрещу на всякий случай… Ты была моей женой, самой прекрасной, незаменимой, очаровательной… Когда я слышал стук твоих каблучков… Ты была самой лучшей женщиной в мире… Мое божество, мое счастье, моя радость. Я люблю тебя! И если мне предстоит еще жить, я буду любить тебя всю свою жизнь. Королевушка моя, моя царица, звезда моя, сиявшая мне всегда в моей земной жизни! Ты любила мои вещи, я писал их для тебя… Я люблю тебя, я обожаю тебя! Любовь моя, моя жена, жизнь моя!»

Любил ли ты меня? А затем, скажи мне, моя подруга, моя преданная подруга…»

Варвара Федоровна Степанова (1894 — 1958)

Варвару Степанову, известную своей бескомпромиссностью, окрестили «Амазонкой русского авангарда». Александра Родченко, одного из основоположников этого направления в искусстве, Степанова именовала Анти — и Анти стал одним из центральных персонажей ее дневников, писем, эссе (а также любовных стихов, написанных ею в юности). Однако XX век предоставил женщине возможность выйти из-под влияния мужа или возлюбленного: искусствоведы и историки искусства признают творчество Варвары Степановой совершенно независимым и рассматривают его с большим вниманием. Помимо живописи, Степанова работала в сфере прикладного искусства (включая дизайн одежды и разработку принтов для тканей), занималась книжной и плакатной графикой. Кроме того, активно участвуя в жизни авангардистской богемы, она, если бы сейчас существовал такой термин, была бы «модным инфлюэнсером».

6 января 1921 года

В последнее время, в связи с критикой футуризма, участились дискуссии и мы довольно легкомысленно распоряжаемся своим временем.

Критика оказалась неубедительной и лишенной содержания, поскольку не представляется возможным найти достойный ответ футуризму. Соперничество сводится к словесным упражнениям. Сам футуризм, в свою очередь, крайне истощен. Он настолько исчерпан, что его даже не стоит отстаивать.

Растет потребность в сплочении современных левых мыслителей, создающих новые идеи , определение и закрепление концепций и принципов левого искусства. Прежде всего — агитации. <...> В том и сила нового искусства, что оно будирует от спячки, от инертности. Может быть, в этом и причина нападок.

4 ноября 1921 года

Родченке все в пользу. Вообще слава определенная, что он страшно ловкий человек, извлекающий только прибыль и от дружбы, и от ссоры одинаково.

Человек, которому все нипочем, то он там, то он тут — все что-нибудь новое затевает и как использует, так бросит. Это, пожалуй, с одной стороны так и выходит, но без всякой умышленности.

Ольга Федоровна Берггольц (1910 — 1975)

Ольгу Берггольц, советскую поэтессу, писательницу и драматурга, часто именовали «Блокадной Мадонной», поскольку в период блокады Ленинграда она регулярно выступала в радиоэфире Ленинградского радио. Однако и до, и после Великой Отечественной войны жизнь Берггольц была отмечена множеством трагических эпизодов: две ее дочери скончались в раннем детстве, первого мужа расстреляли в 1938 году. В то же время была арестована и сама поэтесса в рамках так называемого «Дела о литературной группе»: ее скомпрометировал под пытками Леонид Дьяконов, друг семьи. Ольга Федоровна провела почти полгода в заключении и потеряла еще одного ребенка: он родился мертвым.

Впоследствии дневники Берггольц были изданы и даже реабилитированы. Однако пережитые ею заключение, пытки и избиения, а также последующий кошмар блокады (когда от голода скончался ее второй муж, Николай Молчанов) оставили на ней глубокий след и ослабили ее здоровье: она скончалась в возрасте всего 65 лет. Все, что с ней происходило, Ольга Федоровна фиксировала в дневнике, который начала вести в 13 лет, в 1923 году, и вела записи почти до самой смерти, придерживаясь принципа «абсолютной искренности и честности». Эта искренность и честность подразумевали и бескомпромиссные суждения о политике, и откровенные описания личной жизни, переживаний и болезней, включая алкоголизм. Ввиду «искренности и честности» советские власти запретили публикацию дневников Берггольц после ее смерти, и они были обнародованы лишь в XXI веке.

20 июня 1927 года

Почему же притворяться? Зачем маскировать под ложной, притворной «чистой, святой любовью» подлинное, изначальное желание физической близости? Почему это не считается «чистым» и «святым»? Причина проста и понятна: мы испытываем взаимную любовь, и наши тела тянутся друг к другу, испытывают сильное, всепоглощающее влечение…

1 марта 1940 года

Защищенная область записанного сердца оказалась раскрытой. Даже в мысли, в душу проникли, осквернили, взломали, искали лазейки и способы… Сам комиссар Гоглидзе искал за словами о Кирове, полными скорби и любви к Родине и Кирову, обоснований для обвинения меня (балаганного обвинения, изобретенного самими же сотрудниками!) в терроре… О, подло, подло! А крючки, вопросы и подчеркивания в дневниках, которые сделали следователи? На самых высоких, смелых и горьких страница х! Так и видно, как выкапывали «материал» для идиотских и позорных обвинений!

9 марта 1942 года

Прошло почти девять месяцев с того момента, как я написала одно из слов в этой тетради 22 июня 1941 года, и до сегодняшнего дня. Между этими страницами поместится множество записей, сделанных за время военных действий – блокноты, тетради, листки.

Я долгое время не могла заставить себя продолжить эти записи в этой тетради. Все, что предшествовало войне, — эта тетрадь со всеми ее записями — болезненно отзывается во мне. Но пусть, пусть это происходит. Я не заслужила, чтобы меня окружали что-то иное, кроме боли и страданий. То, что люди испытывают ко мне чувства и заботятся обо мне, является ошибочным представлением. И мне это не нужно. <...>

Война сжевала Колю, моего Колю, — душу, счастье и жизнь.

Я страдаю отчаянно.