Маяковский знал о дочери
У её опасений были веские причины. В те годы, во время эпидемии сифилиса, последствия врождённой болезни были заметны повсюду, а рассказы о мертворождённых детях были неотъемлемой частью общения о знакомых. Маяковский ещё встречался с Шамардиной, когда приезжал в Минск для чтения стихов. Однако, после откровений Чуковского, повторной встречи не предвиделось. Они лишь поговорили, и их пути разошлись навсегда.
Это могла бы быть повесть о том, что после Маяковского не появилось наследников. Однако на встрече с Шамардиной Владимир поведал Соне о своей дочери. Она живёт в Америке. Её зовут Хелен, Элли, Леночка. При этом он не упомянул – поскольку сам не знал – о своём сыне, живущем в СССР. Его имя Глеб-Никита – именно так, с двойным именем. Оба ребёнка носили фамилии других мужчин: Хелен – бывшего супруга своей матери, Глеб-Никита – нынешнего мужа его матери.
В эпоху, когда тесты ДНК были недоступны, а использование презервативов не было распространено, женщине приходилось самостоятельно определять, от кого она забеременела, особенно если претендентов было несколько (в начале XX века в СССР и, например, в Германии наблюдалась настоящая сексуальная революция – Лиля Брик не только имела многочисленных ухажеров, но и знакомила их со своими знакомыми, например). Мужчине же оставалось только поверить или не поверить женщине, когда она заявляла, что родила от него ребенка. Небольшую помощь могли оказать лишь внешние характеристики. Данная неопределенность – одна из причин, почему отцовство Маяковского по отношению к девочке Хелен постоянно вызывало вопросы. Что касается отцовства в СССР… О нём ничего не знали до двадцать первого века. Но, узнав, поставили под сомнение и его.
Действительно, не исключено, что многие захотят ощутить связь с выдающимися поэтами, даже если сами добились успеха. При жизни о детях этих поэтов практически ничего не было известно…
Элли из Нью-Йорка
В период Перестройки, завершающей эпохи существования СССР, и в последующие годы было раскрыто немало государственных, исторических и семейных секретов. Люди, прежде хранившие молчание, начали рассказывать – порой сенсационно, шокирующе, искренне или в надежде получить выгоду. В 1991 году, когда Советский Союз прекратил свое существование, гражданка США Патриша Томпсон, которой исполнилось шестьдесят пять лет, неожиданно заявила, что является внебрачной дочерью Владимира Владимировича Маяковского. Необходимо отметить, что благодаря известности поэта, обнаружение его внебрачной дочери не осталось без внимания среди прочих откровений и открытий.
Насколько можно было верить словам этой женщины, почему она не высказывалась ранее и что послужило причиной для её заявления сейчас? И как могло случиться, что у советского поэта, учитывая все, что нам известно о закрытости железного занавеса и постоянном наблюдением за моральным обликом советских туристов, неожиданно обнаружилась дочь, проживающая за границей – причем в стране, которую на уроках ОБЖ называли «наиболее вероятным противником»?
Политика изоляции и самоизоляции Советского Союза, известная как «железный занавес», не была абсолютно непроницаемой, и особенно это касалось двадцатых годов. В СССР прибывало значительное число иммигрантов-социалистов из различных стран, включая США, Германию и Австрию. В то же время из СССР уезжали граждане для постоянного проживания за рубежом, а также для участия в туристических поездках, которые одновременно являлись формой пропаганды, и советские деятели искусства. Одним из таких деятелей был Владимир Маяковский.
В 1925 году поэт посетил своего друга Давида Бурлюка, художника-футуриста, в Нью-Йорке. Как и ожидалось, его ждали поэтические выступления, и он регулярно читал стихи перед публикой. На одном из этих вечеров состоялась его встреча со свежеразведенной молодой женщиной, дочерью состоятельного немецкого землевладельца. Её звали Элизабет, но она представлялась Элли. Элли Джонс – по мужу. Ей было двадцать один год – возраст любви и увлечения идеями общественного благополучия. В лице Маяковского, поэта, воспевающего коммунистические идеалы, она нашла и то, и другое.
Роман был краток и насыщенным событиями. Полагалось бы, что, покидая США без предохранения, Маяковский должен был осознавать, что оставляет здесь потенциального ребёнка. Однако, на практике, далеко не каждое оплодотворение приводит к завершению беременности – ранние выкидыши настолько распространены, что часто остаются незамеченными, принимаясь за нарушение менструального цикла. И, разумеется, существовал вариант, который выбрала Соня Шамардина – прерывание беременности. Поэтому Маяковский не мог быть уверен в дальнейшей судьбе зародыша в утробе Элли.
Одна встреча за всю жизнь
Элли Джонс столкнулась с непростой ситуацией. В Советской России были упразднены все законодательные нормы, определявшие статус незаконнорождённых детей: если ребёнок рождён, он считается законным. Здесь велась борьба с лицемерием в отношении детей и матерей-одиночек – существовало целое пропагандистское направление, которое пронизывало всю советскую историю, направленное против остракизма женщин, родивших вне брака, и их детей. В СССР в двадцатые годы аборты были доступны и настолько безопасны, насколько позволяли медицинские технологии того времени (хотя, к сожалению, обезболивание отсутствовало – медикаментов крайне не хватало). В США ситуация была совершенно иной. Следует отметить, что антиабортное движение после распада Советского Союза проникло в Россию именно из США.
К счастью для Элли, её бывший муж согласился передать фамилию будущему ребёнку. Несмотря на развод, рождение ребёнка от бывшего мужа казалось равносильным признанию того, что ребёнок рождён в браке. Однако мистер Джонс выдвинул лишь одно условие: до его кончины никто за пределами семьи – по крайней мере, в США – не должен узнать, что ребёнок не является его биологическим отцом. Элли сама решила сохранить эту тайну в секрете. В США нарастали антикоммунистические настроения, и быть дочерью поэта из СССР, а также матерью такой дочери становилось всё более рискованно.
Тем не менее, она решила сообщить об этом Владимиру. При этом она настояла на том, чтобы информация не получила широкого распространения. Им даже удалось организовать встречу, чтобы Маяковский увидел дочь. К тому времени девочка получила двойное имя – Хелен Патриша. Ей было три года. Маяковский добился получения визы во Францию и прибыл в Париж. Формально – опять же в целях воздействия на общественное мнение. Из Парижа он отправился в Ниццу, где его уже ждали Элли и маленькая Патриша. Семья – а в эти стремительно проходящие дни они, безусловно, составляли семью – не просуществовала долго. Маяковский вернулся в СССР и покончил с собой. Патриша вскоре забыла о странном, непродолжительном отце из далёкой страны. И представить её ему отцом не успели…
Мать поведала Патрише правду, когда ей исполнилось девять лет – в возрасте, когда дети способны хранить хотя бы некоторые тайны. Девочка дала обещание матери и мужчине, которого раньше – как и все остальные – считала отцом, хранить эту тайну до самой их смерти. Она прожила жизнь, типичную для американской девочки, девушки и женщины. Патриша занималась живописью в художественной школе, затем училась в колледже (по юридическому направлению), а после поступила в университет. За время своей жизни она трижды получила степень магистра. Сначала она защитила диплом по социологии, затем – по вопросам семейных отношений, и в заключение – по педагогике.
В двадцать восемь лет она вышла замуж, и после брака взяла фамилию Томпсон. В сорок восемь лет последовал развод. В период брака у нее родился сын, ставший адвокатом – Роджер Томпсон. Он продолжил род Томпсонов, усыновив с женой ребенка из Колумбии. Мать Патриши скончалась, когда ей было шестьдесят лет. Умер и ее отчим. В Советском Союзе начались Перестройка и гласность, после чего Советский Союз прекратил свое существование. И только тогда наступило время, о котором она говорила. Таков был рассказ Патриши в девяносто первом году.
Сын свободной любви
В советском союзе двадцатых годов открытые браки пользовались широкой популярностью, подобно тем, что были распространены среди русских дворян во второй половине восемнадцатого века. Однако теперь, чтобы принадлежать к элите и предаваться интимным отношениям с другими людьми, не требовалось. Лиля Брик, наиболее известная возлюбленная Маяковского, состояла в подобном союзе. Скульптор Антон Лавинский также жил в открытом браке.
Причём жену он, как некогда императрица Екатерина Потёмкина, он сообщил о своем решении вступить в брак, не предупредив заранее и не обсудив это с ней. Он сказал, что имеет право выбирать партнера, и она тоже, конечно, имеет такую возможность. Ведь брак – это объединение двух сердец и двух финансовых ресурсов в одно домохозяйство, а телесная близость – лишь физиологическая потребность…
Елизавету Лавинскую, однако все называли Лилей, не заботили телесные желания, лишь духовные. Она стремилась к мужу. Но его физическая близость была занята многочисленными женщинами – молодыми художницами, моделями, просто знакомыми из артистической среды. Лиля подшучивала над ревностью Лавинской, предлагала ей в качестве альтернативы бывших любовников, сопровождая рекомендации вроде «опытный». Лавинская отвергала все предложения. И было немыслимо предположить, что эта женщина когда-нибудь отдастся в чьи-то объятия…
Владимиром Маяковским была дружна Лавинская. Он часто посещал их дом. Эта дружба однажды переросла в роман с Елизаветой – сдержанный и незаметный, поскольку роман был для неё столь же болезненным, как и брак, от страданий которого она искала утешение в любви Маяковского. Вскоре родился мальчик, которого считали сыном Антона. Его нарекли Глебом-Никитой. Позднее, став скульптором, он подписывал свои работы просто Никитой – зачем усложнять? Стремление к простоте было жизненным принципом. Поэтому он предпочитал молчать. Возможно, также в знак уважения к своей матери – наступили новые времена, предъявлявшие высокие требования к нравственному облику советской женщины. Признание факта внебрачной связи матери могло запятнать её репутацию.
По словам дочери Елизаветы, также скульптрисы, именно так было объяснено, когда в двадцать первом веке она публично заявила о своем родстве с Владимиром Маяковским.
Не может быть!
Первоначальная реакция биографов Маяковского, тех, кто посвятил себя сохранению его биографии и наследия, была сдержанной: какую цель они преследуют? И Патришу, и Елизавету обязали предоставить подтверждения их родственных связей с Маяковским. Патриша выразила свое несогласие с возмущением, хотя впоследствии были найдены косвенные свидетельства – в переписке Маяковского. Но вопрос о том, от кого могла родиться женщина в эпоху сексуальной свободы двадцатых годов, оставался без ответа. Патриша отказалась от проведения ДНК-теста. Других документов, подтверждающих родство, по очевидным причинам она не предоставила и не могла представить.
Елизавета Лавинская с огорчением констатировала, что не располагает подтверждающими данными. Маяковский не писал о своем сыне и, вероятно, не был о нём осведомлён. Романовых у него было множество. Существовали записи Елизаветы Лавинской-старшей, которые могли быть обнародованы лишь спустя шестьдесят лет после её кончины, однако анализ этих материалов не выявил упоминаний о связи с Маяковским. Несмотря на это, и Патриша, и Елизавета сохраняли уверенность в генественном родстве с выдающимся поэтом.
Какую выгоду они могли преследовать? Патриша не скрывала своего желания заполучить часть личных музейных коллекций Маяковского. Для достижения этой цели она даже рассматривала возможность получения российского гражданства. Предполагалось, что её имя на русском языке будет Елена Владимировна Маяковская. Елизавета, в свою очередь, могла бы увеличить стоимость своих скульптур, используя открывшуюся, вызывающую интерес публики информацию. Семья Елизаветы была возмущена тем, как, по их мнению, она представляет их мать.
В конечном итоге, после кончины Патриши, ей удалось убедить её сына Роджера на сдачу теста ДНК. Также тест сдала и Елизавета. Однако, образцы сравнивали не с материалом тканей Маяковского, а только между собой. Подобные сравнения позволяют установить степень родства между людьми, но не всегда – общность предков. Елизавета и Роджер встретились в программе «Пусть говорят», чтобы выяснить, можно ли считать их двоюродными братом и сестрой.
Решение оказалось бесспорным: родство между ними установлено. Подобное возможно при наличии общего предка, будь то дедушка или бабушка, и не обязательно Маяковский. Однако круг лиц, которые были знакомы и с Элли Джонс в США, и с супругами Лавинскими в СССР, чрезвычайно ограничен. Он, фактически, сконцентрирован вокруг одного человека. Имя этому человеку – Владимир Владимирович Маяковский.
